Жизнь. Дела и дни.
Чуть было не написал по трафарету, что заключив в Монче договор мы развернули бурную деятельность, это было бы неверно. Исследования широким фронтом или у нас непрестанно, независимо от оформления договоров, хотя, разумеется и не без учета последних. Отсюда выполнение малыми силами громадного объема работ, неизмеримо большего, чей формально полагалось по юридический обязательствам. Жизнь порождала вое новые и новые задачи и в той мере в какой это относилось к нам, мы старались разрешить их, не задумываясь обязаны или необязаны это делать. Примечательно, что в нашей дружной, сплоченной ассоциации вое сколько-нибудь крупные и сложные эксперименты рассматривались как общее достояние, давая материал для многочисленных и многообразных изысканий прикладной н теоретической направленности. Именно такой слаженной коллективной деятельности обязаны своим плодотворна» разрешением многие наиболее сложные проблемы.
В поте лица своего трудился неутомимый Михаил Владимирович Иолко, бригада которого пополнилась к этому времени молодым, тоже жадным на работу, инженером обогатителем Алексеем Борисовичем Логиновым (1935) – впоследствии главным инженером Главенисейстроя, директором Норильского комбината и организатором производства всей плеяды редкоземельных элементов в нашей стране. Приобщившись к металлургии он приобрел те поистине широкие профиль и кругозор, которые красной нитью проходят через всю его последующую научно-производственную деятельность. Нет нужды напоминать, что третьим в составе этой бригады был Георгий Иванович Федоров. Шаг за шагом постигали они своими экспериментами закономерности поведения кобальта и тонкости технологии термического разделения файнштейнов.
Установлением форм никеля в рудах, предопределяющим возможности и показатели обогащения, внес свой вклад Константин Федорович, Он же впервые оконтурил область расслаивания в системе сульфидов никеля, меди и натрия, а позднее установил наличие двух, отвечающих боттомам, тройных эвтектик и проник а тайны кристаллизационного формирования сосуществующих фаз. Этими теоретическими изысканиями Белоглазов, по его собственной оценке, подковал американскую блоху – так называемый орфорд процесс – советскими подковами.
Значительную деятельность развили Порфиров. Болотина и ваш покорнейший слуга по электролизу никеля, впервые у нас добившись получения качественного катодного металла. Продукты этой работы до сих пор украшают одну из наших лабораторий и я с гордостью показываю их своим студентам, хотя далеко не всегда ощущаю трепет сердец нынешней молодежи.
Огромную работу выполняла наша аналитическая бригада, руководимая П.В.Фалеевым. Обычно значение этой службы несправедливо недооценивается, хотя именно на ней зиждется все благополучие исследователей и правильность их выводов. Только тогда, когда Павел Владимирович впервые в мире разработал метод точного определения любых, в том числе и весьма малых, содержаний кобальта, стало возможным решение проблемы попутного извлечения этого металла. А разве не то же произошло с разработанным Фалеевым методом определения палладия? Таких примеров из нашей практики можно привести десятки. И многолетняя четкая работа наших аналитиков должна быть отмечена по заслугам.
Наконец последнее – с участием Юрия Виталиевича Морачевского и абсолютно всех сотрудников Группы развернулись изыскания в области платиноидов, посвященные на том этапе установлению. содержаний металлов-спутников в рудах всех основных типов. Эти изыскания были исключительно сложны, чудовищно трудоемки и своеобразны. Неравномерность распределения благородных металлов требовала многократного повторения пробирных анализов, самоотверженно осуществляемых педантичнейшим Григорием Мелетиевичем Поповым (192 ). но, даже при такой постановке, это еще не давало уверенности в их достоверности. Чтобы по возможности элиминировать погрешность пробоотбора мы – невиданное дело! – встали на путь передела в лаборатории сотен килограмм и даже тонн исходных материалов, что на первых порах вызывало у Морачевского – классика чистой аналитики – священный ужас. Но, когда исследования привели Юрия Виталиевича в последующем к обнаружению в никелевых рудах родия и иридия – он по заслугам оценил нашу постановку дела. Более того, спустя два десятилетия мне довелось сопоставить фактическую выдачу платиноидов с нашими прогнозами и они оказались практически совпадающими. Это ли не щедрое моральное возмещение трудов, при которых исследование каждой пробы требовало четырех-шести месяцев, а давало лишь несколько цифр.
Не желая злоупотреблять вашим вниманием я лишь в самой общей форме нарисовал картину того, чем мы жили и дышали в те дни. Суди меня судья неправедный – короче рассказать об этом не могу.
Второй раз мы подводили итоги своих исследований – на сей раз выпускали три отчета по пять экземпляров каждый,
В таких случаях София Михайловна Болотина брала бразды правления в свои руки: корректировала, вписывала, давала брак в перепечатку, раскладывала текст и рисунки и т.д. . Все это требовало большого внимания и напряженного труда. Мне, как дань уважения приличному почерку, доверяли только нумерацию страниц.
Как сейчас помню, закончили мы свою работу в три часа ночи, оставили записку сдать с утра все в переплет и разошлись по домам. На следующий день Болотина в смущении рассказывала. Пришла домой, легла спать. Рядом кровать сына Лешки. Ночью проснулась, взглянула на него и холодея от ужаса вскочила: где остальные четырнадцать!
Два забавных эпизода на желают влезть в рамки рукописи вот я и надумал втиснуть их в это место, хотя они и относятся к более позднему времени.
Аналитические определения никеля требуют раствора диметилглиоксима т.е, невозможны без spiriti vini rectificati.
Но за сорок лет в числе наших непосредственных соратников только однажды оказался неисправимый алкоголик – рекомендованный Фалеевым химик Карташов, все же остальные “употребляли” ограниченно, лишь “к случаю” и в оригинальной упаковке.
Само собой разумеется, что никто не верил в нашу непорочность и потребовались годы, чтобы отвадить попрошаек – особенно из обслуживающего аппарата института. Но в этом отношении мы всегда были совершенно непреклонны, хотя тем самым наше существование значительно осложнялось по сравнению с бытием более тароватых коллег.
Итак два эпизода.
В 1945 году на весь институт отпускали только три литра спирта в месяц. По решению дирекции мы, как главные потребители, забирали этот спирт себе с обязательством обеспечивать весь институт, разумеется по аналогии с легендой о пяти хлебцах: покормить можно, накормить нельзя.
Однажды ко мне поступило требование заведующего институтским гаражом на три литра – месячная норма – для заливки тормозов: незамерзающая жидкость. На требовании была резолюция: “Выдать. Емельянов.” Распоряжения директора должны, конечна, выполняться. Я так и поступил, но в присутствии потребителя дал указание отравить спирт сулемой. Завгар заскандалил: сулема вызовет коррозию и выведет транспорт из строя. Тогда я написал официальную справку по всей форме, что коррозии от этого не будет и ответственность я беру на себя. Сотруднику же, опекающему спирт, было дано указание: если придут – выдать полноценный спирт, но сказать, что он отравлен. Но прияли… Эффект психологического этюда. А с транспортом обошлось.
Лет через пяток наш врач А.И.Рейндорф попросила меня выдавать раз в месяц двести кубических сантиметров спирта товарищу А. для примочек. К тому времени спирт не был дефицитен и отказать Александре Ивановне я не мог. Но слушайте, что произошло!
Приходит начальственная секретарша и получает полагающиеся двести кубиков. Недели через две приходит вторично и требует пятьсот. Через неделю – опять: “Сказал, что пятьсот мало, дайте литр.” Я дал, но предупредил, чтоб впредь приходили раз в месяц получать предписанную врачом норму и со своей посудой. Через три дня, секретарша не идет – летит на всех парусах: “Только-что приехал из Москвы. Сказал поскорее и побольше!” “Где посуда?” “Сказал, чтобы вы дали свою.” Чувствуя что готов взорваться, но одерживаюсь. Беру пятилитровую круглодонную колбу, наливав сто кубиков, едва покрывающих донышко. “А как же я ее понесу?” “Вот так, возьмете за горлышко и понесете.”„”Но почему же колба такая большая?” “Извините, меньше нет… К изумлению встречных несла она эту колбищу через весь институт. И что бы вы думали? Как рукой сняло – больше ко мне не ходили. Урок оказался воспринятым. Он обошелся государству в один и семь десятых литра божественной влаги себестоимостью в двугривенный. Но разве в вопросах этики деньги главное?