Жизнь. Дела и дни.

Чуть было не написал по трафарету, что заключив в Монче договор мы развернули бурную деятельность, это было бы не­верно. Исследования широким фронтом или у нас непрестанно, независимо от оформления договоров, хотя, разумеется и не без учета последних. Отсюда выполнение малыми силами гро­мадного объема работ, неизмеримо большего, чей формально полагалось по юридический обязательствам. Жизнь порождала вое новые и новые задачи и в той мере в какой это относи­лось к нам, мы старались разрешить их, не задумываясь обя­заны или необязаны это делать. Примечательно, что в нашей дружной, сплоченной ассоциации вое сколько-нибудь крупные и сложные эксперименты рассматривались как общее достояние, давая материал для многочисленных и многообразных изыска­ний прикладной н теоретической направленности. Именно та­кой слаженной коллективной деятельности обязаны своим пло­дотворна» разрешением многие наиболее сложные проблемы.

В поте лица своего трудился неутомимый Михаил Владими­рович Иолко, бригада которого пополнилась к этому времени молодым, тоже жадным на работу, инженером обогатителем Алексеем Борисовичем Логиновым (1935) – впоследствии глав­ным инженером Главенисейстроя, директором Норильского ком­бината и организатором производства всей плеяды редкозе­мельных элементов в нашей стране. Приобщившись к металлур­гии он приобрел те поистине широкие профиль и кругозор, ко­торые красной нитью проходят через всю его последующую научно-производственную деятельность. Нет нужды напоминать, что третьим в составе этой бригады был Георгий Иванович Федоров. Шаг за шагом постигали они своими экспериментами закономерности поведения кобальта и тонкости технологии термического разделения файнштейнов.

Установлением форм никеля в рудах, предопределяющим воз­можности и показатели обогащения, внес свой вклад Констан­тин Федорович, Он же впервые оконтурил область расслаива­ния в системе сульфидов никеля, меди и натрия, а позднее установил наличие двух, отвечающих боттомам, тройных эвтектик и проник а тайны кристаллизационного формирования сосуществующих фаз. Этими теоретическими изысканиями Бе­логлазов, по его собственной оценке, подковал американскую блоху – так называемый орфорд процесс – советскими подковами.

Значительную деятельность развили Порфиров. Болотина и ваш покорнейший слуга по электролизу никеля, впервые у нас добившись получения качественного катодного металла. Про­дукты этой работы до сих пор украшают одну из наших лабо­раторий и я с гордостью показываю их своим студентам, хо­тя далеко не всегда ощущаю трепет сердец нынешней молодежи.

Огромную работу выполняла наша аналитическая бригада, руководимая П.В.Фалеевым. Обычно значение этой службы не­справедливо недооценивается, хотя именно на ней зиждется все благополучие исследователей и правильность их выводов. Только тогда, когда Павел Владимирович впервые в мире раз­работал метод точного определения любых, в том числе и весьма малых, содержаний кобальта, стало возможным решение проблемы попутного извлечения этого металла. А разве не то же произошло с разработанным Фалеевым методом определения палладия? Таких примеров из нашей практики можно привести десятки. И многолетняя четкая работа наших аналитиков долж­на быть отмечена по заслугам.

Наконец последнее – с участием Юрия Виталиевича Морачевского и абсолютно всех сотрудников Группы развернулись изыскания в области платиноидов, посвященные на том этапе установлению. содержаний металлов-спутников в рудах всех ос­новных типов. Эти изыскания были исключительно сложны, чу­довищно трудоемки и своеобразны. Неравномерность распреде­ления благородных металлов требовала многократного повто­рения пробирных анализов, самоотверженно осуществляемых педантичнейшим Григорием Мелетиевичем Поповым (192 ). но, даже при такой постановке, это еще не давало уверенности в их достоверности. Чтобы по возможности элиминировать по­грешность пробоотбора мы – невиданное дело! – встали на путь передела в лаборатории сотен килограмм и даже тонн ис­ходных материалов, что на первых порах вызывало у Морачевского – классика чистой аналитики – священный ужас. Но, когда исследования привели Юрия Виталиевича в последующем к обнаружению в никелевых рудах родия и иридия – он по заслугам оценил нашу постановку дела. Более того, спустя два десятилетия мне довелось сопоставить фактическую выда­чу платиноидов с нашими прогнозами и они оказались практи­чески совпадающими. Это ли не щедрое моральное возмещение трудов, при которых исследование каждой пробы требовало четырех-шести месяцев, а давало лишь несколько цифр.

Не желая злоупотреблять вашим вниманием я лишь в самой общей форме нарисовал картину того, чем мы жили и дышали в те дни. Суди меня судья неправедный – короче рассказать об этом не могу.

Второй раз мы подводили итоги своих исследований – на сей раз выпускали три отчета по пять экземпляров каждый,

В таких случаях София Михайловна Болотина брала бразды правления в свои руки: корректировала, вписывала, давала брак в перепечатку, раскладывала текст и рисунки и т.д. . Все это требовало большого внимания и напряженного труда. Мне, как дань уважения приличному почерку, доверяли только нумерацию страниц.

Как сейчас помню, закончили мы свою работу в три часа ночи, оставили записку сдать с утра все в переплет и ра­зошлись по домам. На следующий день Болотина в смущении рассказывала. Пришла домой, легла спать. Рядом кровать сы­на Лешки. Ночью проснулась, взглянула на него и холодея от ужаса вскочила: где остальные четырнадцать!

Два забавных эпизода на желают влезть в рамки рукописи  вот я и надумал втиснуть их в это место, хотя они и отно­сятся к более позднему времени.

Аналитические определения никеля требуют раствора диметилглиоксима т.е, невозможны без spiriti vini rectificati.

Но за сорок лет в числе наших непосредственных соратников только однажды оказался неисправимый алкоголик – рекомендо­ванный Фалеевым химик Карташов, все же остальные “употреб­ляли” ограниченно, лишь “к случаю” и в оригинальной упаковке.

Само собой разумеется, что никто не верил в нашу непороч­ность и потребовались годы, чтобы отвадить попрошаек – особен­но из обслуживающего аппарата института. Но в этом отношении мы всегда были совершенно непреклонны, хотя тем самым наше су­ществование значительно осложнялось по сравнению с бытием более тароватых коллег.

Итак два эпизода.

В 1945 году на весь институт отпускали только три литра спирта в месяц. По решению дирекции мы, как главные потреби­тели, забирали этот спирт себе с обязательством обеспечи­вать весь институт, разумеется по аналогии с легендой о пяти хлебцах: покормить можно, накормить нельзя.

Однажды ко мне поступило требование заведующего институтс­ким гаражом на три литра – месячная норма – для заливки тор­мозов: незамерзающая жидкость. На требовании была резолюция: “Выдать. Емельянов.” Распоряжения директора должны, конечна, выполняться. Я так и поступил, но в присутствии потребителя дал указание отравить спирт сулемой. Завгар заскандалил: су­лема вызовет коррозию и выведет транспорт из строя. Тогда я написал официальную справку по всей форме, что коррозии от этого не будет и ответственность я беру на себя. Сотруднику же, опекающему спирт, было дано указание: если придут – вы­дать полноценный спирт, но сказать, что он отравлен. Но прия­ли… Эффект психологического этюда. А с транспортом обошлось.

Лет через пяток наш врач А.И.Рейндорф попросила меня вы­давать раз в месяц двести кубических сантиметров спирта това­рищу А. для примочек. К тому времени спирт не был дефицитен и отказать Александре Ивановне я не мог. Но слушайте, что произошло!

Приходит начальственная секретарша и получает полагающие­ся двести кубиков. Недели через две приходит вторично и тре­бует пятьсот. Через неделю – опять: “Сказал, что пятьсот ма­ло, дайте литр.” Я дал, но предупредил, чтоб впредь приходили раз в месяц получать предписанную врачом норму и со своей посудой. Через три дня, секретарша не идет – летит на всех парусах: “Только-что приехал из Москвы. Сказал поскорее и по­больше!” “Где посуда?” “Сказал, чтобы вы дали свою.” Чувствуя что готов взорваться, но одерживаюсь. Беру пятилитровую круг­лодонную колбу, наливав сто кубиков, едва покрывающих доныш­ко. “А как же я ее понесу?” “Вот так, возьмете за горлышко и понесете.”„”Но почему же колба такая большая?” “Извините, меньше нет… К изумлению встречных несла она эту колбищу че­рез весь институт. И что бы вы думали? Как рукой сняло – боль­ше ко мне не ходили. Урок оказался воспринятым. Он обошелся государству в один и семь десятых литра божественной влаги себестоимостью в двугривенный. Но разве в вопросах этики деньги главное?