Глазами студента
включающая в орбиту внимания автора Петроград – Ленинград – Горный институт, но любопытная, пожалуй, только сверстникам-однокашникам.
На выпускном вечере Арташес Сергеевич Лалаев-Лалаянц сказал: “Образованный человек должен знать немного обо всем и все об одном. Первое вы уже постигли, второе получите в институтах и университетах”.
В те времена существовало две системы приема в высшие учебные заведения: с подачей подлинных документов и конкурсными экзаменами; с подачей нотариально заверенных копий и конкурсом аттестатов. Каждый абитуриент мог подать заявления в несколько учебных заведений. Так сделали и мы, и начали готовиться к экзаменам – в первую очередь к теоретической арифметике, которая в средней школе не преподавалась.
Однако обстоятельства сложились иначе. Инициативная группа абитуриентов петроградцев составила картотеку всех подавших заявления и установила, что, при устранении дублирования, количество претендентов примерно равно количеству имеющихся вакансий. Это и понятно: молодежь призывного возраста была в армии, а многие близкие к этому возрасту, чтобы не служить рядовыми, поступали в школы прапорщиков и юнкерские училища.
Ознакомившись с данными инициативной группы, Министерство народного просвещения решило осуществить в виде исключения прием во все вузы по конкурсу аттестатов. Каждый абитуриент должен был сообщить в какое учебное заведение он желает поступить, а если не пройдет по конкурсу, какие другие вузы приемлемы в качестве замены. Так в I9I7 году все домогавшиеся того стали студентами.
В дни юности я не видел ни одного горно-металлургического предприятия. В нашем городе не было ни одного горного инженера и даже студента горняка. Поэтому я не мог испытывать какое либо особое влечение именно к данной отрасли промышленности. Но Горный институт был широко известен как самое “трудное” высшее учебное заведение и это прельстило наиболее сильных учеников нашего выпуска – Владимира Казимировича Гусаковского и меня. Туда наши подлинные документы были направлены с самого начала, там они и остались. Мой “соперник” по реальному училищу Гусаковский отличался исключительной талантливостью. За что бы он не брался – все спорилось в его руках. Он без всякого напряжения одолевал преподаваемые дисциплины, музицировал, играл в шахматы, в футбол, на биллиарде и особенно хорошо в преферанс и винт. У нас были совершенно одинаковые отметки в аттестате за шесть и в свидетельстве за седьмой класс и по реальному мы разделили первые два места. Справедливость требует однако отметить, что между нами все же была определенная дистанция: я не обладал столь многочисленными талантами, да и учеба давалась мне с большим трудом. Это обстоятельство не помешало нам, одновременно окончив институт, остаться добрыми друзьями почти…
В начале июня Гусаковский первым, на два месяца раньше меня, уехал в Петроград. На вокзале его провожали родные, друзья, знакомые. Наперебой преподносились многочисленные советы, которые Дун, ужасно гордившийся своей студенческой фуражкой, принимал снисходительно и даже несколько иронически. Но когда тронулся поезд, из окна вагона показалась долговязая худая фигура моего друга, взволнованно вопрошавшего: “Мама! Где в Петрограде парикмахерская?”.
Я не знаю донес ли ветер ответ добрейшей Прасковьи Васильевны, но часто вспоминаю этот эпизод. Таковы были все мы – юнцы, впервые самостоятельно вылетевшие в свет, самоуверены и наивны, полны решимости проложить себе путь к полезной, интересной, содержательной жизни, но с довольно смутным представлением о том, как это сделать и какова должна быть эта жизнь.